Сад мучений

Раз вечером, у одного из наших известнейших писателей собралось несколько знакомых. Хорошо закусив, они, – не знаю, по какому поводу, а скорее всего, просто так, – разговаривали об убийстве. Здесь были только одни мужчины, – публицисты, поэты, философы, доктора, вообще – люди, могущие говорить свободно, со свойственным им остроумием, с шуточками, не боясь, что вдруг почувствуют испуг или ужас, которые вызываются чуть-чуть смелым словом на смущенном лице нотариусов. – Я сказал «нотариусов», как одинаково мог бы сказать «адвокатов» или «приказчиков», не презрения ради, конечно, но чтобы точнее определить какое-нибудь среднее состояние французского ума.

С замечательным хладнокровием, таким же превосходным, как будто бы надо было выразить свое мнение о достоинствах куримой им сигары, член академии моральных и политических наук сказал:

– Честное слово!.. Я думаю, что убийство – самое величайшее человеческое занятие и что все наши действия проистекают из него…

Все ждали, что он пространно разовьет свою мысль. Но он умолк.

– Очевидно!.. – произнес один ученый дарвинист.

– И вы, дорогой мой, высказали вечную истину… потому что убийство составляет все основание наших социальных установлений, – следовательно, оно необходимее всего для цивилизованной жизни… Если бы не было больше убийства, не было бы больше никакого правительства, так как преступления вообще и убийства в частности являются не только оправданием правительства, но его единственным разумным основанием… Таким образом, мы жили бы в полнейшей анархии, чего нельзя себе представить… Итак, надо отбросить мыль совсем уничтожать убийство, а необходимо разумно и постоянно культивировать его… А я не знаю лучшего средства культивировать его, как законы.

Кто-то воскликнул:

– Ну, что же? – спросил ученый. – Разве мы не в своей компании и не говорим безо всяких обиняков?

– Ну, что же? – спросил ученый. – Разве мы не в своей компании и не говорим безо всяких обиняков?

– Пожалуйста! – согласился хозяин дома. – Будем широко пользоваться этим единственным случаем, когда мы можем позволить себе высказывать свои тайные мысли, потому что я в своих книгах, а вы в ваших лекциях, все мы можем преподносить публике только одну ложь…

Ученый глубже уселся в своем кресле, протянул ноги, которые от долгого лежания одна на другой порядочно онемели и, откинув назад голову, опустив руки, чувствуя приятное ощущение в желудке от пищеварения, пyскал к потолку кольца из дыма.

– Впрочем, – заговорил он, – убийство в достаточной степени культивируется само собой… Проще сказать, оно не есть результат той или другой страсти или патологическая форма вырождения. Это – жизненный инстинкт, присущий нам…. имеющийся у всех органических существ и управляющий ими, как инстинкт растительный… Также верно, что долгое время эти два инстинкта так прекрасно сочетались один с другим, так полно перемешивались друг с другом, что они от части образовывали только один инстинкт и нельзя было разобрать, который из них толкает нас давать жизнь и который заставляет отнимать ее, который из них убийство и который любовь. Со мною откровенно беседовал один известный убийца, который убивал женщин не за тем, чтобы грабить их, но чтобы насиловать их. «В эти минуты, – говорил он, – я представлялся себе Богом, и мне казалось, что я творю мир!».

– А! – воскликнул знаменитый писатель. – Вы еще будете брать в пример профессиональных убийц!

Ученый мягко возразил:

– Да мы все, н большей или в меньшей степени, – убийцы… Мы все мысленно испытывали хотя бы отчасти подобные чувства… Природная необходимость убийства обуздываете, смягчается ее физическая жестокость, ей придаются дозволенные выходы: индустрия, колониальная политика, война, охота, антисемитизм… потому что опасно предаваться ей неумеренно, вне законов, и потому что нравственное удовлетворение, извлекаемое из убийства, во всяком случае не стоит того, чтобы возиться с обыкновенными последствиями этого действия, с тюрьмой… сталкиваться с судьями, что всегда утомительно и не представляет научного интереса… наконец, с гильотиной…