Дремучий лес

—————

Бьёт восемь часов. Время пить чай, друзья мои. Любезная хозяйка ожидает нас на балконе.

Вечер сумрачен. Грозные облака мчатся по синему небу. Там, на западе, образуется чёрная туча. Ветер воет среди развалин нашей древней церкви. Всё уныло, всё печально!

Вы на меня смотрите, любезные малютки!.. Понимаю. Вы хотите, чтобы я, под шумом ветра, под тенью сизых облаков рассказал вам какую-нибудь старинную быль, жалкую или ужасную, и минувшее превратил для вас в настоящее. Не правда ли? – Хорошо, слушайте.

Взгляните на древний, густой, мрачный лес, который возвышается перед глазами нашими: как страшен вид его! какие чёрные тени лежат на его кудрявой вершине! Вы слышите глухой шум дерев, потрясаемых ветром, – и чувствуете хлад ужаса в сердцах своих. Знайте же, что в старину, веков за десять перед нашим веком, этот лес был в десять раз обширнее, темнее, ужаснее. Никто не прокладывал в нём ни дорожки, ни тропинки; дикие звери жили в его мрачных пустынях, и томный странник в самый жаркий полдень не смел искать прохлады в густой сени его.

Молва, которая носилась по окрестным деревням, ещё более пугала робких людей. Говорили, что в этом дремучем лесу – (надобно знать, что ему не было другого имени) – издавна жил и царствовал один злой волшебник или чародей, кум и друг адского Велзевула. Часто, в глубокую полночь, вылетали оттуда пламенные шары, носились по мрачному воздуху и вдруг с треском исчезали. Часто при свете луны, когда поселяне издали смотрели на лес, расхаживало между деревами какое-то чудовище, наравне с высокими соснами, и огненными глазами своими освещало всё вокруг себя саженей на сто. Сверх того случалось несколько тысяч раз, что молодые лошади, которые, будучи смелее людей, заходили иногда в чащу бора, возвращались домой все в ранах, все в крови, и деревенские жители, по естественной логике заключали, что один злой чародей, кум Велзевулов, мог искусать их таким немилосердным образом. – Вы согласитесь, друзья мои, что это было, в самом деле, очень, очень страшно.

Не знаю, как называлась наша деревня в то время, о котором говорю я; но знаю, что в ней жили тогда, под кровлею смиренной хижины, добрый старик и добрая старушка (муж и жена) в мире и согласии, по закону Небесному, закону чистой совести; жили счастливо, как Филемон и Бавкида, с тою разницею, что Фригийские супруги не имели детей, а у наших был сын, Ангел красотою, голубь смирением, и – в двадцать лет – старик разумом. Зависть находила в нём только один порок; а именно тот, что он не любил женщин и не думал искать себе невесты, к великому огорчению всех деревенских красавиц, которые, имея чувствительные сердца, не могли смотреть равнодушно на бело-румяное лицо, чёрные глаза, величавую осанку и прямой стан любезного юноши. Тщетно приступали к нему отец и мать; тщетно говорили ему: «обрадуй нас в глубокой старости, сын бесценный, обрадуй нас своею женитьбою. Ах! уже ли никогда милые внучата не будут играть на коленях наших?» – «Любезные родители!» отвечал он сквозь слёзы: «не мучьте вашего бедного сына; ради Бога не мучьте его! Я готов умереть за вас; но только не могу жениться без сердечной склонности. Что мне делать? Наши красавицы не прельщают меня. Будем ждать суженой невесты, любезные родители, и молиться Богу!» – Что делать? Добрые старики вздыхали и молились Богу.