Амфитрион

Монсеньор!

Да не прогневаются наши умники, но, по-моему, нет ничего скучнее посвящений, и, буде на то соизволение Вашего высочества, я не стану подражать слогу этих господ и не воспользуюсь теми двумя-тремя жалкими мыслями, которые уже столько раз повторялись на все лады, что истерлись со всех сторон. Имя великого Конде - славное имя, и с ним нельзя обходиться, как с другими именами. Это блистательное имя следует давать лишь предметам, которые достойны его; я со своей стороны предложил бы поставить его во главе армии, а не во главе книги, и, мне кажется, это - разумное предложение; мне гораздо легче себе представить, что способно оно совершить, выступая против врагов нашего королевства, чем защищая от враждебной критики комедию.

Разумеется, монсеньор, лестное одобрение Вашего высочества служит мощной защитой этого рода произведениям, и, разумеется, все убеждены не только в бесстрашии Вашего сердца и величии Вашей души, но и в просвещенности Вашего ума. Всем известно, что блеск Ваших достоинств не замкнут в пределах той неодолимой мощи, которая делает Вашими почитателями даже тех, кого она сокрушает; что эти достоинства заключают в себе самые глубокие и возвышенные познания и что Ваше суждение и Ваш приговор относительно творений человеческого духа неизменно разделяются всеми тончайшими умами. Но известно также, монсеньор, что нам ничего не стоит печатать все эти лестные одобрения, которыми мы хвалимся перед публикой, и что мы ими распоряжаемся по своему усмотрению; известно, что в посвящении автор говорит все, что ему вздумается, и что он может воспользоваться лицами наиболее высокопоставленными, чтобы украсить их великими именами первые страницы своей книги; что он волен по своему желанию приписать себе честь их уважения и создать себе покровителей, хотя они и не помышляли быть таковыми.

Я же не злоупотребляю, монсеньор, ни Вашим именем, ни Вашей добротой, чтобы оспаривать строгих судей "Амфитриона" и приписывать себе славу, которой, может быть, не заслужил. Я позволю себе поднести Вам свою комедию лишь затем, чтобы иметь случай высказать Вам, что я непрестанно с величайшим восхищением взираю на Ваши высокие достоинства, кои Вы соединяете с королевской кровью, давшей Вам жизнь, и что я, монсеньор, со всем возможным уважением и со всей мыслимой преданностью остаюсь

Вашего высочества

всепокорнейший, всепреданнейший

и всеобязаннейший слуга

Мольер.