«Катриона» на английском языке с переводом

25 августа 1751 года около двух часов дня, я, Дэвид Бэлфур, вышел из банка Британского Льнопрядильного кредитного общества; рядом шел рассыльный с мешком денег, а важные коммерсанты, стоя в дверях, провожали меня поклонами.

Всего два дня назад, и даже еще вчера утром, я ничем не отличался от нищего бродяги, ходил в лохмотьях, без единого шиллинга в кармане, товарищем моим был приговоренный к виселице изменник, а из-за преступления, о котором шла молва по всей стране, за мою голову была объявлена награда.

Сегодня, получив наследство, я вступил в новую жизнь, я стал богатым землевладельцем, банковский рассыльный нес в мешке мои деньги, в кармане лежали рекомендательные письма, словом, как говорится, я вытянул из колоды счастливую карту.

Однако же две тучки омрачали мой сияющий небосклон.

Первая — то, что мне предстояло выполнить чрезвычайно трудное и опасное дело; вторая — окружавший меня город.

Высокие, темные дома, толчея и шум на многолюдных улицах — все это было для меня ново и непривычно после поросших вереском склонов, песчаного морского берега и тихих деревень — словом, всего, что я знал до сих пор.

Особенно меня смущала уличная толпа.

Сын Ранкилера был ниже и тоньше меня, его одежда выглядела на мне кургузой, и, конечно, мне в таком виде негоже было гордо выступать впереди рассыльного.

Люди, конечно, подняли бы меня на смех и, пожалуй (что в моем положении было еще хуже), начали бы любопытствовать, кто я такой.

Стало быть, мне следовало поскорее обзавестись собственной одеждой, а пока что шагать рядом с рассыльным, положив руку ему на плечо, как закадычному другу.

В одной из лавок Лакенбуса я оделся с ног до головы — не слишком роскошно, ибо мне вовсе не хотелось походить на нищего в раззолоченном седле, — но вполне прилично и солидно, так, чтобы слуги относились ко мне почтительно.

Оттуда я направился к оружейнику, где приобрел плоскую шпагу, соответствовавшую моему новому положению.

>С оружием я чувствовал себя — безопаснее, хотя, при моем неумении фехтовать, оно скорее представляло лишнюю опасность.

Рассыльный, человек само собою опытный, одобрил мою одежду.

— Неброско, — сказал он, — все скромно и прилично.