«» in russo

Иван Михайлович Прибышев, помещик, 50 лет.

Марья Васильевна, жена его, 48 лет.

Любовь Ивановна, дочь их, барышня, 18 лет.

Катерина Матвеевна Дудкина, племянница их, девица 26-ти лет.

Петр Иванович, их сын, гимназист, 15-ти лет.

Марья Исаевна, бывшая няня, теперь экономка, друг дома, из дворовых, 45 лет.

Алексей Павлович Твердынский, молодой человек, живущий на кондиции у Прибышевых, из духовного звания, 22-х лет.

Анатолий Дмитриевич Венеровский, акцизный чиновник, 35 лет.

Приказчик.

Староста.

Лакей.

Мужики.

Няня. Давайте чашку-то, налью. А то что, право, пить не пьете, только балуетесь. (Берег чашку.)

Марья Васильевна(обиженно). Постой, няня, я не допила еще. И что кричишь, точно с ребенком, право. Вот теперь налей. (Подает чашку.)

Няня. Стоишь, стоишь, стоишь, стоишь. Одиннадцатый час небось, а еще половину господ не перепоила. Вы откушаете – тут старый барин, тут стюдент с Петрушей прийдут.

Марья Васильевна. Какой стюдент? Студент говорится.

Няня. Не люблю я его, неаккуратный человек, за то он у меня стюдент. Пустой человек.

Няня. Есть чего жалеть. Сказал ли он доброе слово кому, вот второй месяц в доме – только зубы скалит (передразнивая). Всех, кажется, пересмеял (с племянницей с вашей; да девкам от него прохода нет.) Нечесаный, а туда же липнет. Я уж Дуняшу научила: как он к тебе станет приставать, ты его по лицу, чтоб с синяком к обеду пришел. Пускай спросят – отчего? Да опять – что ж это? Одевать мы его взялись – что ли? Все постельное белье наше.

Няня. Есть чего жалеть. Сказал ли он доброе слово кому, вот второй месяц в доме – только зубы скалит (передразнивая). Всех, кажется, пересмеял (с племянницей с вашей; да девкам от него прохода нет.) Нечесаный, а туда же липнет. Я уж Дуняшу научила: как он к тебе станет приставать, ты его по лицу, чтоб с синяком к обеду пришел. Пускай спросят – отчего? Да опять – что ж это? Одевать мы его взялись – что ли? Все постельное белье наше.

Марья Васильевна. Ах, няня – какая ты! Ты подумай – ведь он один, молодой человек, бедный. Я удивляюсь, право, отчего он худой такой?

Няня. Отъестся небось! Придут теперь с Петрушей, напьются; тут Катерина Матвеевна, золото-то наше, с книжкой придет… Отпоишь – ну, слава богу. Только снимешь, опять: кофею! завтракать! тонконогой приедет!

Марья Васильевна. Какие ты все прозванья даешь, няня! Это кто ж тонконогой?

Няня. А Анатолий Дмитрия, жених-то Любочкин…

Марья Васильевна. Как ты глупо говоришь. Отчего ж – жених? Так ездит молодой человек в дом.

Няня. Так вы и думаете, что глупее Марьи, няни, нет никого на свете. Кажется, тридцать лет вверху жимши, пора понимать. Что ж он вашего кофею не видал – что из города-то за семнадцать верст каждый божий день ездит. Нет-с, матушка, Любочкино-то приданое все сосчитал небось, так и ездит.

Марья Васильевна. Вот как ты судишь. Первое дело он не жених, а второе – уж вот кто на деньги не польстится. Анатолий Дмитриевич совсем не такой человек.

Няня. Без денег, матушка, в нынешнем веке никто не возьмет, какая красавица ни будь. Только в женихе корысти немного. Так какой-то немудрененький, по винной части служит, не бог знает что. Да и у людей спрашивала, не хвалят. Первое дело – скуп, другое – бахвал.

Марья Васильевна. Это еще какое слово? Как ты сказала?

Няня. Бахвал, матушка. Это по-нашему значит: я, мол, всех прекрасней, всех умней, и, окромя меня, все дураки.

Марья Васильевна. Вот и неправда. Он ученый, писатель. Да что ты понимаешь!

Няня. Только Любочку мне жалко, совсем-то ей голову вскружили.

Марья Васильевна. Может быть, он вовсе не за Любочкой, а за Катенькой ухаживает. Вот как ты!

Няня. Как же, дуру нашли, так я и поверила. С Катериной-то Матвевной побаловаться – это так. Еще она как в Петербурге в гувернерках жила, так к нему бегала, а жениться-то небось он знает, за кем деньги дадут, а за кем ничего.