«» in russo

Весь Петроград принялся за изучение английского языка.

Учатся дети, дамы, купцы, чиновники и личности без определенного положения, – вероятно, именно для того, чтобы положение определилось.

Английский язык оказался всем нужен: для дипломатических и торговых сношений, для изучения литературы и быта союзной нации и, наконец, просто для того, чтобы Анна Петровна не слишком много «воображала».

С французским языком у нас дело обстоит проще. Он как-то постигается сам собою и настолько вошел в русскую душу, что даже на банкетах ораторы, подгоняя речь под финальные рукоплескания, восклицают:

«…Так скажем же уважаемому коллеге наше широкое русское мерси!»

На случай путешествия объясниться с французом или итальянцем даже для человека, кроме «мерси» ничего не знающего, особого затруднения не представляет.

Французы – народ очень смекалистый, не говоря уже об итальянцах. Итальянец при помощи одного какого-нибудь с различной интонацией повторяемого возгласа, рук, глаз и бровей объяснит вам не только себя, но и вас самого, да так, что вы иной раз и не обрадуетесь.

Северяне – дело другое.

Северный народ – шведы, норвежцы, датчане, англичане требуют, чтобы с ними разговаривали непременно на их языке, да не кое-как, а с акцентом и особенностями именно той провинции, где вы находитесь.

Мне рассказывали об одном несчастном русском туристе, который, не зная датского языка, спрашивал у портье в Дании, когда отходит пароход в Англию.

Он, повторяю, достиг такой необычайной силы изобретательности, что, доведись войти в эту минуту наивному русскому человеку, он непременно удивился бы и спросил:

Он, повторяю, достиг такой необычайной силы изобретательности, что, доведись войти в эту минуту наивному русскому человеку, он непременно удивился бы и спросил:

– Это чего же у них по передней пароход ходит? – А те так и не поняли.

И что они думали, глядя на этого почтенного лысого человека с окладистой бородой, плотной фигурой и озабоченным лицом, который винтил сзади рукой винтом и гудел трубой? Если думали, что сумасшедший, почему же не приняли мер, чтобы успокоить его? Или решили, что просто дурак веселится, и только удивлялись: что, мол, тут занятного? Солидный человек, а такой весельчак.

Другой турист рассказывал, как он в Швеции просил у горничной свечку. Выучив сначала фразу по-шведски:

– Будьте любезны дать мне одну свечу!

Взял пустой подсвечник и вышел в коридор, где, скромно опустив глаза, стояла горничная.

– Будьте любезны дать мне свечу! – с веселой и бодрой улыбкой обратился турист к горничной и для убедительности потыкал пальцем в пустой подсвечник.

Горничная подняла глаза, но ни одна фибра ее лица не дрогнула.

Он повторил фразу четыре раза, все время тыча пальцем в подсвечник.

Наконец какая-то фибра у нее дрогнула, она распялила рот и сказала:

– Яга-а!

И интонация, и мимика были утвердительные, но горничная не сдвинулась.

Турист повторил свою фразу, справился в лексиконе, не переврал ли, – нет, все благополучно.

Задолбил опять. Показывал, как надо вставлять свечу, как зажечь, как все озарится светом, как можно обжечься, сосал обожженный палец, дул на огонь и после этого изображал жестами тьму, – словом, это была целая поэма. А она только повторяла: «Яга-а!» – спокойно, тупо и утвердительно. «Яга-а», – и баста.

«Что она обо мне думает? – мучился разъяренный турист. – Может быть, она решила, что я первый раз в жизни увидел подсвечник и хвастаюсь перед ней, что понял его назначение?»

Он отложил на время жестикуляцию и только медленно и внушительно, держа перед ее носом подсвечник, повторял по-шведски:

– Будьте любезны дать мне одну свечу!