«» in russo

Был жаркий день июня месяца. Я с утра работал на берегу реки, осмаливая дощаник, и уже время подвигалось близко к обеду, когда где-то в слободе сзади меня раздался глухой сердитый шум, как будто заревели голодные быки. Я был голоден, хотел скорее кончить работу и сначала не обращал внимания на этот отдалённый гул, а он с каждой секундой всё разрастался, как растёт дым в начале пожара.

В горячем воздухе над слободой стояла мутная туча пыли, я смотрел в сторону слободы, и мне казалось – вижу я, как разноголосые звуки насыщают воздух, поднимаясь от земли вместе с пылью. Пыль становилась всё гуще, звуки громче и разнообразнее, воздух вздрагивал, и вместе с ним дрожало сердце в предчувствии чего-то недоброго…

Бросив работу, я поднялся на песчаный берег и увидел: из ворот домов выскакивали люди, они бежали вдоль по улице, куда-то в глубь слободы, за ними бежали собаки и дети, испуганные голуби носились над их головами, а под ногами метались куры. Охваченный общим смятением, я тоже бросился бежать.

– На Елизаветинской дерутся! – крикнул кто-то.

Навстречу бегущим, яростно нахлёстывая лошадь вожжами, по немощёной улице мчался ломовик и орал во всю силу груди:

– Наших бьют! Крючники!

Я повернул в узкий переулок и остановился. Толпа людей забила переулок своими телами так плотно, что он был похож на мешок, полный зерна. Впереди, где-то далеко ещё, раздавался рёв и визг людей, звенели стёкла, бухали тяжкие удары, что-то трещало и падало, звуки покрывали друг друга, как облака осенью, и уже плыли по воздуху тяжёлой тучей.

– Жидов бьют! – с удовольствием в голосе сказал какой-то старичок, благообразный и чистенький. Он крепко потёр маленькие, сухие ручки и добавил:

Я пробивался вперёд на шум, повинуясь его возбуждающей, притягательной силе. Не одного меня он, этот страшный шум, привлекал к себе; всех он всасывал в себя, как трясина. Лица людей, мелькавшие предо мною, все были возбуждены стремительной и тупой злобой, глаза сверкали жадно, вся толпа сплошной тяжёлой массой двигалась вперёд, готовая опрокинуть стены и заборы, давившие её, каждый готов был бросить под ноги себе переднего, идти по его телу, давить его.

Я пробивался вперёд на шум, повинуясь его возбуждающей, притягательной силе. Не одного меня он, этот страшный шум, привлекал к себе; всех он всасывал в себя, как трясина. Лица людей, мелькавшие предо мною, все были возбуждены стремительной и тупой злобой, глаза сверкали жадно, вся толпа сплошной тяжёлой массой двигалась вперёд, готовая опрокинуть стены и заборы, давившие её, каждый готов был бросить под ноги себе переднего, идти по его телу, давить его.

Я бросился на двор одного из домов переулка, перескочил через забор на другой двор, ещё раз, ещё, и – вот я снова в тесной толпе людей. Они наполняли собою густо застроенный двор большого каменного дома, облепленного пристройками, и точно кипели на тесном дворе, точно земля под ними содрогалась. Как бесноватые, они орали что-то, подняв головы кверху, лица их были красны, в открытых ртах сверкали зубы, они взмахивали руками и толкали друг друга, лезли на крыши служб, обрывались, падали и снова лезли. И, несмотря на разнообразие движений каждого человека, во всех них было что-то общее, человек стал членом одного огромного тела, одушевлённого одной и той же могучей силой.

Высоко над этой плотной массой людей, спаянной озлоблением, на крыше дома, у трубы стоял худой и длинный еврей. Он отрывал пальцами кирпичи трубы и, швыряя их вниз, что-то кричал голосом резким, подобно крику чайки. Большая, седая борода трепетала на его груди, а белые штаны на нём были покрыты красными пятнами…

К нему наверх летали яростные крики:

– Из ружья его!

– Тащи ружьё! Камнями лупи!

– Лезь к нему!

В окнах дома мелькали тёмные фигуры людей. Они выбивали рамы и выбрасывали на двор вещи. Взвизгивали и дребезжали стёкла. Вот широкоплечий, кудрявый парень поднёс к окну зеркало, высунул его и закричал:

– Эй, берегись!

И, отражая солнечные лучи, зеркало полетело на землю. Парень высунулся из окна вслед за ним. Его широкое лицо было только озабочено и серьёзно, но не озлоблено. В другом окне появился чернобородый мужик с подушкой в руках. Он рванул её, – и в воздухе рассеялось густое, белое облако перьев.

– Снег пошёл, носов не отморозь, ребята! – крикнул мужик, глядя, как белые пушинки опускаются на головы людей.

А на дворе орали:

– Сюда! В кадке жиденят нашёл!

– Бей их!

– Башками о стенки!

– Эй, старый жид! Слезай, внуков нашли!

– Лезь с крыши, а то убьём племя…