«» in russo

Приезжий не знал, что его везут на улицу Смычки. Не знал этого и извозчик, чувствуя, что Смычкой скорее могут называться или отравляющие воздух папиросы, или младенцы женского пола, не свыше пятилетнего возраста, хотя и этих последних их толстомордые матери и сознательные отцы предпочитали называть Феями, Мадоннами и Нинель. Как бы то ни было, Виталий Нилыч Полухлебов был доставлен до места назначения. В заставленной шкапами и вешалками передней, он снял котелок и голова его оказалась необыкновенно похожей на ночную посуду без ручки. Сестра его, не обращая внимания на невинную неприятность его наружности, повела его в столовую, где уже кончали утренний кофей ее взрослые дети Павел и Соня. Багаж с наклейкой «Берлин» снесли в боковую комнату, назначенную для гостя. Приезжий говорил тихо и правильно, подбирая точные выражения, как иностранец, был почтенен, вежлив и растерян.

Впечатление тихого и какого-то домашнего неприличия, по-видимому, чувствовалось и домашними, так как иногда среди разговора они умолкали, тупились и краснели. Только Виталий Нилыч безоблачно журчал, не моргал и избегал менять выражение невыразительного лица. Он был хорошо вымыт и одет опрятно. В комнате было ужасно много мебели, будто ее снесли из трех квартир, и голоса не разносились в пространстве, а падали обратно, так что все говорили вполголоса. Впрочем, Полухлебов и вообще говорил тихо.

В.Н. Меня одно удивляет, хотя удивление вообще свидетельствует о некотором нсовершенстве нашего мозгового аппарата. Так вот, меня удивляет несоответствие того, что я здесь нашел, с тем, что я ожидал встретить.

А.Н. Я тебе не раз писала о наших делах.

В.Н. Ну да, ну да, я по твоим письмам и судил, не по газетным же известиям. И я ожидал совсем другого.

А.Н. Всего не напишешь, не передашь.

В.Н. Совершенно верно. Но я удивлен, я был потрясен, если бы не был человеком тренированным.

А.Н. Что же тебя так потрясает, если это не секрет?

В.Н. Наоборот, я хочу разобраться в этом. Я колебался между ужасом и блестящей судьбою с нашей, ну понимаешь, нашей точки зрения. Я не нахожу ни того, ни другого, но заменена точка зрения.

А.Н. Объяснись.

В.Н. Вы не в блестящем и, конечно, не в ужасном положении, но в непонятном. У вас роскошная обстановка…

А.Н. Она не наша.

В.Н. Я вижу. В этом то и дело. Чья же она?

А.Н. Я ужь не помню. Марголиных каких-то… прежних владельцев.

В.Н. Но вы ее пользуетесь?

А.Н. Очевидно. Теперь она считается нашей.

В.Н. Ты говоришь «считается». Кем?

А.Н. «Совхозом», «Жилтовариществом», «Домуправом», всеми учреждениями.

В.Н. Ну, этих новых слов я не понимаю. А вами? тобою?

А.Н. В конце концов и нами.

В.Н. Но ведь она не ваша. Ты ее не покупала и не получала в наследство.

В.Н. И тебе не противно жить в чужих вещах.

А.Н. Живут же люди в гостинницах.

В.Н. Там безразлично, для всех, а тут есть остаток, флюиды этих Марголиных, ну, прежних-то.

А.Н. Конечно, ты прав, Виталий. М‹ожет› б‹ыть› и мне было противно, особенно, когда я нашла в шкапу связку их писем… Потом привыкла. Что ты хочешь?

В.Н. Ты сама не замечаешь, как делаешься коммунисткой.

А.Н. Какое! мы на примете, нас не сегодня, завтра посадят.