«Khameleon» in russo

Через базарную площадь идет полицейский надзиратель Очумелов в новой шинели и с узелком в руке.

За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником.

Кругом тишина...

На площади ни души...

Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет божий уныло, как голодные пасти; около них нет даже нищих.

- Так ты кусаться, окаянный? - слышит вдруг Очумелов.

- Ребята, не пущай ее!

Нынче не велено кусаться!

Держи!

А... а!

Слышен собачий визг.

Очумелов глядит в сторону и видит: из дровяного склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака.

За ней гонится человек в ситцевой накрахмаленной рубахе и расстегнутой жилетке.

Он бежит за ней и, подавшись туловищем вперед, падает на землю и хватает собаку за задние лапы.

Слышен вторично собачий визг и крик:

"Не пущай!"

Из лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного склада, словно из земли выросши, собирается толпа.

- Никак беспорядок, ваше благородие!.. - говорит городовой.

Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу.

Около самых ворот склада, видит он, стоит вышеписанный человек в расстегнутой жилетке и, подняв вверх правую руку, показывает толпе окровавленный палец.

На полупьяном лице его как бы написано:

"Ужо я сорву с тебя, шельма!", да и самый палец имеет вид знамения победы.

В этом человеке Очумелов узнает золотых дел мастера Хрюкина.

В центре толпы, растопырив передние ноги и дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала - белый борзой щенок с острой мордой и желтым пятном на спине.

В слезящихся глазах его выражение тоски и ужаса.

- По какому это случаю тут? - спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу.

- Почему тут?

Это ты зачем палец?..

Кто кричал!

- Иду я, ваше благородие, никого не трогаю... - начинает Хрюкин, кашляя в кулак. - Насчет дров с Митрий Митричем, - и вдруг эта подлая ни с того ни с сего за палец...

Вы меня извините, я человек, который работающий...

Работа у меня мелкая.

Пущай мне заплатят, потому - я этим пальцем, может, неделю не пошевельну...

Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари терпеть...