«» in russo

Огромный город накрыт грязновато-серой тучей. Она опустилась так низко, что кажется плоской и такой плотной, что разорвать её может только сила урагана. На крыши великолепных зданий, на оголённые деревья, чёрные зонтики людей и асфальт мостовой сеется мокрая пыль, смешанная с горьким запахом дыма и грибов, которые загнили. Тёмно-каменные стены домов осклизли, они как будто покрыты плесенью, чёрная мостовая траурно блестит. Гудят, звонят автобусы, автомобили, трамваи, трещат мотоциклеты, и этот треск заставляет подумать, что у города расстроен желудок. Шум почти заглушает голоса людей, люди кажутся немыми, лишь изредка слух ловит сердитые окрики и печальное всхлипывание воды в трубах водостоков. Быстро идут навстречу друг другу пешеходы, и есть что-то враждебное в том, как неохотно уступает дорогу один другому. Мелькают в глазах жёлтые ноги женщин. Женщины, покрытые зонтиками, похожи на ожившие грибы более, чем мужчины.

К ним прижался спиною человек в чёрных очках, на деревяшке вместо правой ноги и без кисти на правой руке, левая висит вдоль тела, в ней зажата измятая серая шляпа. Он – неподвижен и тоже кажется неуместно написанным на рекламе художником-реалистом. Но он – живой, и каждые две-три минуты шевелится, подставляя прохожим шляпу. Жест этот он делает очень странно и сложно: сначала сгибает руку в локте, потом заносит её медленно к правому плечу и, делая ею косой полукруг справа налево и сверху вниз, протягивает вперёд. Лицо его морщится, перекосив рот, он двигает губами. Рука его держится вытянутой четверть минуты, не более, и снова бессильно падает вдоль тела. Этот сложный и трудный жест – бесполезен, – милостыню человеку в чёрных очках не подают, в течение двух часов никто не бросил монету в шляпу его. Чёрные стёкла на месте глаз делают лицо его мёртвым, и после каждого жеста он снова неподвижен, точно написанный на рекламе о пижамах. Он, должно быть, один из героев войны, «защитник отечества», «борец за национальную культуру». Рекламу он портит, он, вероятно, сотрёт своей спиною ноги элегантной женщины, которая так изящно держит розовой ручкой маленькую чашку для кофе.

К ним прижался спиною человек в чёрных очках, на деревяшке вместо правой ноги и без кисти на правой руке, левая висит вдоль тела, в ней зажата измятая серая шляпа. Он – неподвижен и тоже кажется неуместно написанным на рекламе художником-реалистом. Но он – живой, и каждые две-три минуты шевелится, подставляя прохожим шляпу. Жест этот он делает очень странно и сложно: сначала сгибает руку в локте, потом заносит её медленно к правому плечу и, делая ею косой полукруг справа налево и сверху вниз, протягивает вперёд. Лицо его морщится, перекосив рот, он двигает губами. Рука его держится вытянутой четверть минуты, не более, и снова бессильно падает вдоль тела. Этот сложный и трудный жест – бесполезен, – милостыню человеку в чёрных очках не подают, в течение двух часов никто не бросил монету в шляпу его. Чёрные стёкла на месте глаз делают лицо его мёртвым, и после каждого жеста он снова неподвижен, точно написанный на рекламе о пижамах. Он, должно быть, один из героев войны, «защитник отечества», «борец за национальную культуру». Рекламу он портит, он, вероятно, сотрёт своей спиною ноги элегантной женщины, которая так изящно держит розовой ручкой маленькую чашку для кофе.

Широкие витрины магазинов показывают тысячи метров разноцветных материй, струятся потоки шёлка, и всюду – чулки, чулки! Пред витриной с чулками стоит группа женщин, над ними – многосводный пузырь чёрных зонтиков, он совершенно скрывает головы и лица. Женщины думают о ногах своих, и, вероятно, многие из них сожалеют о том, что природа создала их только двуногими. На четыре ноги можно бы натянуть две пары прелестных чулок.

Стремительно скользит по мокрому асфальту авто «Скорой помощи» и круто поворачивает на панель, почти упираясь в дверь магазина измерительных приборов, – дорогу ему пересёк маленький шикарный автомобильчик на двоих; из него высовывается голова в блестящем цилиндре, жёлтое лицо с моноклем в глазу и кулак в рыжей перчатке, кулак гневно грозит шофёру «Скорой помощи», в другой руке человека с моноклем букет цветов. Спешно подошёл полицейский в плаще, уже собралась небольшая толпа зрителей, – в авто «Скорой помощи» что-то неблагополучно, дверь в него открыта, суетятся два санитара, поднимая кучу мокрой и грязной одежды, полицейский отдаёт честь человеку в цилиндре и, подойдя к шофёру «Скорой помощи», вынимает из-под плаща книжку, карандаш.

– Виноват не я, – кричит шофёр.

– Не он, – подтверждают зрители. Человек в цилиндре уже уехал. Полицейский молча пишет.