«» en ruso

Жили-были на сём свете две сестрицы, обе вдовы, и у каждой было по дочери. Одна из сестёр умерла и дочь свою оставила сестре на попечение; но эта сестра была нехорошая женщина: с дочерью своей она была добра, а с племянницею зла. Бедная Маша! – так называли племянницу – горькое было её житьё: доставалось ей и от тётушки, и от сестрицы; словно раба она была у них в доме. Вот однажды, на беду, Маша разбила кувшин. Как узнает об этом тётка – вон из дому, да и только, пока не сыщет другого кувшина! А где сыскать? Вот Маша идёт да плачет; вот дошла она до хлопчатого дерева, а под деревом сидит старуха, да ещё какая! – без головы! Без головы – не шутка сказать! Я думаю, Маша порядочно удивилась, а особливо когда старуха ей сказала:

– Ну, что ж ты видишь, девочка?

– Да я, матушка, – отвечала Маша, – ничего не вижу.

– Вот добрая девушка, – сказала старуха, – ступай своей дорогой.

И вот опять Маша идёт путём-дорогою; вот дошла она до кокосового дерева, а под деревом сидит также старуха и также без головы; то же спросила она у Маши, то же отвечала ей Маша, и того же старуха ей пожелала.

И опять идёт Маша да плачет; долго идёт она, и уж голод её мучит. Вот дошла она до красного дерева, и под деревом сидит третья старуха, но уж с головой на плечах: Маша остановилась, поклонилась и сказала:

– По добру ли, по здорову, матушка, поживаешь?

– Здорово, дитятко, – отвечала старуха, – да что с тобой? Тебе будто не по себе.

– Матушка, есть хочется.

– Войди, дитятко, в избушку; там есть пшено в горшке; поешь его, дитятко, да смотри, чёрного кота не забудь.

– Хорошо, дитятко, – сказала она, – я тобою довольна; поди же ты в курятник и возьми там три яичка; но тех, которые говорят человечьим голосом, тех отнюдь не бери.

– Хорошо, дитятко, – сказала она, – я тобою довольна; поди же ты в курятник и возьми там три яичка; но тех, которые говорят человечьим голосом, тех отнюдь не бери.

Пошла Маша в курятник. Не успела она войти в него, как поднялся шум и крик. Из всех лукошек яйца закричали: «Возьми меня, возьми меня!» Но Маша не забыла приказания старухи, и хоть яйца-болтуны были и больше и лучше других, она их не взяла; искала, искала и, наконец, нашла три яичка, маленькие, чёрненькие, но которые зато ни слова не говорили.

Вот старуха с Машей распрощалась.

– Ступай же, дитятко, – сказала она, – ничего не бойся, только не забудь под каждым деревом разбить по яичку.

Маша послушалась. Пришла к первому дереву, разбила яичко, и из яичка выскочил кувшин, ни дать ни взять такой, какой она поутру разбила. Она разбила второе яичко, и из яичка выскочил прекрасный дом со светлыми окошками и большое, большое поле, всё усеянное сахарным тростником. Разбила третье яичко, и из яичка выскочила блестящая коляска. Маша села в коляску, приехала к тётке, рассказала ей, каким образом старуха в красной юбке сделала её большою госпожою, рассказала и возвратилась в свой прекрасный дом со светлыми окошками и к своим сахарным тростникам.

Когда тётка узнала всё это, зависть её взяла, и она, не мешкая ни минуты, отправила свою дочку по той же дороге, по которой Маша ходила. Дочка также дошла до хлопчатого дерева и также увидела под ним старуху без головы, которая то же спросила у неё, что и у Маши: что она видит?

– Вот ещё! Что я вижу! – отвечала тётушкина дочка, – я вижу безголовую старуху.

Надобно заметить, что в этом ответе была двойная обида: во-первых, было невежливо напоминать женщине о её телесном недостатке, а во-вторых, неблагоразумно: ибо могли бы это услыхать белые люди и принять женщину без головы за колдунью.

– Злая ты девочка, – сказала старуха, – злая ты девочка, и дорога тебе клином сойдётся.

Не лучше случилось и под кокосовым деревом, и под красным. Увидевши старуху в красной юбке, тётушкина дочка мимоходом сказала ей:

– Здравствуй! – и даже не прибавила: бабушка.