«» en ruso

Мать сидела у колыбели своего ребёнка; как она горевала, как боялась, что он умрёт! Личико его совсем побледнело, глазки были закрыты, дышал он так слабо, а по временам тяжело-тяжело переводил дух, точно вздыхал…

И сердце матери сжималось ещё больнее при взгляде на маленькое созданьице.

Вдруг в дверь постучали, и вошёл бедный старик, закутанный во что-то вроде лошадиной попоны, – попона, ведь, греет, а ему того и надо было: стояла холодная зима, на дворе всё было покрыто снегом и льдом, а ветер так и резал лицо.

Видя, что старик дрожит от холода, а дитя задремало на минуту, мать отошла от колыбели, чтобы налить для гостя в кружку пива и поставить его погреться в печку. Старик же в это время подсел к колыбели и стал покачивать ребёнка. Мать опустилась на стул рядом, взглянула на больного ребёнка, прислушалась к его тяжёлому дыханию и взяла его за ручку.

– Ведь, я не лишусь его, не правда ли? – сказала она. – Господь не отнимет его у меня!

Старик – это была сама Смерть – как-то странно кивнул головою; кивок этот мог означать и «да», и «нет». Мать опустила голову, и слёзы потекли по её щекам… Скоро голова её отяжелела, – бедная не смыкала глаз вот уже три дня и три ночи… Она забы́лась сном, но всего лишь на минуту; тут она опять встрепенулась и задрожала от холода.

– Что это!? – воскликнула она, озираясь вокруг: старик исчез, а с ним и дитя; старик унёс его.

В углу глухо шипели старые часы; тяжёлая свинцовая гиря дошла до полу… Бум! и часы остановились.

Бедная мать выбежала из дома, громко призывая своего ребёнка.

На снегу сидела женщина в длинном чёрном одеянии и сказала матери:

– Смерть посетила твой дом, и я видела, как она скрылась с твоим малюткой. Она носится быстрее ветра и никогда не возвращает, что́ раз взяла!

– Я знаю, куда она пошла, но не скажу, пока ты не споёшь мне всех песенок, которые пева́ла своему малютке! – сказала женщина в чёрном. – Я очень люблю их. Я уже слышала их не раз, – я, ведь, Ночь – и видела, как ты плакала, напевая их!..

– Я знаю, куда она пошла, но не скажу, пока ты не споёшь мне всех песенок, которые пева́ла своему малютке! – сказала женщина в чёрном. – Я очень люблю их. Я уже слышала их не раз, – я, ведь, Ночь – и видела, как ты плакала, напевая их!..

– Я спою тебе их все, все! – отвечала мать. – Но не задерживай меня теперь, мне надо догнать Смерть, найти моего ребёнка!

Ночь молчала, и мать, ломая руки и заливаясь слезами, запела. Много было спето песен – ещё больше пролито слёз. И вот, Ночь промолвила:

– Ступай направо, прямо в тёмный сосновый бор; туда направилась Смерть с твоим ребёнком.

Дойдя до перекрёстка в глубине бора, мать остановилась. Куда идти теперь? У самого перекрестка стоял голый терновый куст, без листьев, без цветов; была, ведь, холодная зима, и он почти весь обледенел.

– Не проходила ли тут Смерть с моим ребёнком?

– Проходила! – сказал терновый куст. – Но я не скажу, куда она пошла, пока ты не отогреешь меня на своей груди, у своего сердца. Я мерзну, и скоро весь обледенею.

И она крепко прижала его к своей груди. Острые шипы глубоко вонзились ей в тело, и на груди её выступили крупные капли крови… Зато терновый куст зазеленел и весь покрылся цветами, несмотря на холод зимней ночи, – так тепло у сердца скорбящей матери! И терновый куст указал ей дорогу.

Она привела мать к большому озеру; нигде не было видно ни корабля, ни лодки. Озеро было слегка затянуто льдом; лёд этот не сдержал бы её и в то же время не позволял ей пуститься через озеро вброд; да и глубоко было! А ей всё-таки надо было переправиться через него, если она хотела найти своего ребёнка. И вот, мать приникла к озеру, чтобы выпить его всё до дна; это невозможно для человека, но несчастная мать верила в чудо.

– Нет, из этого толку не будет! – сказало озеро. – Давай-ка лучше сговоримся! Я собираю жемчужины, а таких ясных и чистых, как твои глаза, я ещё и не видывало. Если ты согласна выплакать их в меня, я перенесу тебя на тот берег, к большой теплице, где Смерть растит свои цветы и деревья: каждое растение – человеческая жизнь!