«» en ruso

Его прозвали Квинтино, потому что нужно было во чтобы то ни стало найти слово, которое одновременно напоминало бы бедному человеку его нищенское состояние, оскорбляло бы его и казалось смешным. И это слово было найдено.

Квинтино понимал это, и, когда он глядел на Марка, лаская его длинными, костлявыми руками, то его глаза выражали бесконечную нежность.

Квинтино понимал это, и, когда он глядел на Марка, лаская его длинными, костлявыми руками, то его глаза выражали бесконечную нежность.

Животное было так же печально и задумчиво, как человек. Меланхоличное настроение Квинтино распространялось и на Марка, и, слившись в общей печали, оба производили впечатление проклятых одною и тою же судьбою.

Понятно, что эти два голодных существа, появлявшиеся вдали на беловатом фоне дороги, что этот худой и гибкий человек в красном трико и черная собака, обнюхивавшая землю разгоряченною пыльною мордою и суетливо бегавшая зигзагами, представляли грустное и жалкое зрелище, которому никакие лучи света и майские краски не могли придать веселого оттенка.

Существование Квинтино напоминало жизнь изгнанника, затерявшегося в лесной чаще, и блуждающего безо всяких мыслей о жизни, безо всякого желания и надежды. Иногда он тщетно искал каплю воды, сгорая от лихорадки, или связку соломы, падая в полном изнеможении.

Тем не менее он никогда не жаловался; он был всегда нем, как Марк, и оба забавляли фокусами всех, кто дарил им кусок хлеба, даже, если это делалось не из сострадания, а только с целью поддержать жизнь в этих двух странных созданиях, которые тешили публику своими представлениями и смешным и жалким видом.

Так как им никогда не удавалось поесть до сыта, то у них никогда не бывало и дня отдыха. Они постоянно бродили по городам, селам и деревням и вечно находились на празднествах среди шума и веселья – Квинтино с похоронным выражением лица, Марк Мингетти с поджатым хвостом.

Но, когда глазам человека открывалась вдали в конце длинной, сухой и пыльной или болотистой дороги деревня, в которой должна была состояться ярмарка или торг, он ускорял шаги, точно бедный осел, у которого проходит от угощения палкою усталость и боль в боках, и глубокие и тяжелые вздохи подступали к его горлу, точно за этими развевающимися флагами и зелеными гирляндами среди людского шума его ожидал позорный столб или виселица. Но голод заставлял его торопиться; он ускорял шаги и ободрял свистом своего товарища по скитаньям и славе, бежавшего по его пятам с опущенною мордою и свисшим из пасти языком.