«The American» en ruso

В сияющий майский день 1868 года на большом круглом диване, стоявшем не так еще давно посреди Salon Carré в Луврском музее, расположился на отдых некий джентльмен.

Впоследствии этот удобнейший диван, к великому сожалению всех слабых ногами любителей изящных искусств, убрали, но в тот момент джентльмен, о котором мы говорим, спокойно утвердился в самом удобном уголке, откинул голову, с наслаждением вытянул вперед ноги и устремил взгляд на прелестную, парящую на лунном серпе Мадонну Мурильо.

Он снял шляпу и небрежно бросил рядом с собой маленький красный путеводитель и театральный бинокль.

День выдался теплый, от хождения по залам джентльмену было жарко, и время от времени он довольно устало отирал платком пот со лба.

Между тем было совершенно очевидно, что уставать ему не свойственно — высокий, стройный, мускулистый, он вызывал в памяти тех молодых людей, кого принято именовать «здоровяками».

Однако занятие, которому он предавался в тот день, было для него непривычным, поэтому после неспешной прогулки по Лувру он чувствовал себя куда более утомленным, чем после иных физических подвигов, какие ему доводилось свершать.

Он старался не пропустить ни одной картины, отмеченной звездочкой на испещренных пугающе мелким шрифтом страницах «Бедекера». Внимание у него притупилось, в глазах рябило, и голова раскалывалась от избытка эстетических впечатлений.

Надо добавить, что он рассмотрел не только все картины, но и все копии, над которыми трудилось множество безупречно одетых молодых француженок, посвятивших себя, что не редкость во Франции, пропаганде шедевров живописи, и, сказать по правде, копии часто нравились нашему джентльмену гораздо больше оригиналов.

По его физиономии легко было догадаться, что он человек смышленый и трудолюбивый, и в самом деле, ему, бывало, приходилось просиживать ночь напролет с ощетинившимися пачками счетов и, ни разу не зевнув, корпеть над ними до первых петухов.

Но Рубенс, Рафаэль и Тициан были для нашего героя областью неизведанной, и знакомство с ними заставило его в первый раз в жизни почувствовать легкую неуверенность в себе.

Наблюдатель, сколько-нибудь разбирающийся в национальных типах, без особого труда определил бы, откуда родом этот неискушенный ценитель искусств, и, наверное, получил бы истинное удовольствие от того, насколько сей, так удобно расположившийся на диване джентльмен воплощал в себе общепринятое представление о людях этого склада — он был ярко выраженным американцем.