«» in Russian

Шли как-то вместе портной и сапожник. Дело, было поздним вечером; вдруг слышат они: точно недалеко от дороги в лесу музыка играет, – очень какая-то странная, но такая веселая, что путники, позабыв об усталости, быстро пошли в ту сторону, откуда она слышалась. Перешедши через пригорок и выйдя на лесную полянку они увидели много маленьких подземных человечков, которые при свете полного месяца весело кружились и танцевали посреди поляны. Среди их хоровода на пне сидел старик, немного побольше остальных, одетый в богатое цветное платье, лысый, с длинной до пояса седой бородой.

Портной и сапожник в изумлении остановились, а старик, увидавши их, встал и пригласил их подойти к нему. Сапожник был горбат и как все горбатые любил похрабриться; поэтому он смело вошел в круг танцующих, а портной сначала побаивался, с ноги на ногу переминался, и только тогда решился подойти к старику, когда тот раза два его ласково поманил.

Когда они подошли к старику, он снял с пояса широкий нож и стал его точить, поглядывая на незнакомых гостей. Потом вдруг встал, кинулся на сапожника, повалил его, и – не успел тот и пикнуть, как старик на голо обрил ему и голову, и бороду, и усы. Покончив с сапожником, старик проделал то же и с портным, который и не противился, потому что был еле жив от страха. Всё это старик делал молча, но когда сапожник, придя в себя, решился спросить его: «Зачем вы меня так оголили, господин?» он ласково отвечал: «Нам, подземным людям, нельзя обойтись в нашем деле без человеческих волос… Но не бойтесь: выбритые этим ножом волосы ваши завтра же отрастут по-прежнему; а за беспокойство и за то, что вы не противились, берите себе из нашего костра, сколько хотите, угольев».

Поздно ночью добрались путники до постоялого двора и улеглись спать на соломе, укрывшись своими кафтанами, из которых от усталости они позабыли и уголья вынуть. Но проснулись они очень рано, потому что уж очень тяжело им было, точно какая-то тяжесть их обоих давила. Хотели было они с себя скинуть кафтаны, глядь, – а все карманы их набиты, вместо угольев, чистым золотом, да при этом оказалось еще, что и волосы у них на головах и бородах отросли, словно и обриты не были.

Поздно ночью добрались путники до постоялого двора и улеглись спать на соломе, укрывшись своими кафтанами, из которых от усталости они позабыли и уголья вынуть. Но проснулись они очень рано, потому что уж очень тяжело им было, точно какая-то тяжесть их обоих давила. Хотели было они с себя скинуть кафтаны, глядь, – а все карманы их набиты, вместо угольев, чистым золотом, да при этом оказалось еще, что и волосы у них на головах и бородах отросли, словно и обриты не были.

Оба они сразу разбогатели; однако у сапожника, который был очень жаден, денег оказалось много больше, чем у портного. А уж известно, что жадный человек, сколько бы ни получил, всё большего желает, и потому сапожник стал подговаривать портного, чтобы вечером опять сходить в лес к подземным человечкам да набрать у них угольев как можно побольше. – «Нет, – говорит портной, с меня довольно и того, что у меня есть: теперь я мастером сделаюсь, женюсь, свою мастерскую заведу». Однако ради товарища он согласился подождать на постоялом дворе еще одни сутки.

Вечером сапожник, захвативши с собою два большущих мешка из-под хлеба, чтоб их полные золотом насыпать, отправился назад по дороге к лесу. Подземных человечков он нашел, старик его опять на-голо выбрил, он насыпал к полуночи оба свои мешка, полным-полнехоньки, угольями и совершенно довольный и счастливый вернулся к товарищу. «Вот, смотри, говорит ему, – какие мешки я притащил да еще как легко; а завтра, как уголья золотом станут, пожалуй, нам две подводы придется нанимать, чтоб свезти».

И завалился спать в сладкой надежде проснуться богачом. Но каково было его огорчение, когда, проснувшись на утро, он увидел свои мешки полные, по-прежнему, черными угольями. Погоревал он, погоревал: «Ну, что делать – думает, – придется быть довольным тем золотом, что раньше получил».

– Глядь: и вместо того золота стали уголья… Схватился сапожник за голову… Да что ж это? – Голова лысая, как колено; ни бороды, ни усов точно и не бывало!.. Да и того мало: сверх прежнего горба на спине, у него вырос еще другой горб – спереди на груди…

Горько заплакал сапожник, понявши, что всё это – в наказание ему за жадность. Разбуженный его плачем портной стал утешать своего несчастного товарища: «Не горюй, друг, – говорил он ему: – я тебя не покину: живи и раздели со мной мои деньги».

И он сдержал слово. Но всё-таки сапожник остался на всю жизнь с двумя горбами и должен был всегда ходить в шапке, чтоб прикрывать свою совсем лысую голову.