«» in Russian

Окно моей комнаты смотрит в парк, – это один из лучших парков южного берега Крыма – более тридцати десятин земли любовно украшено великолепными образцами растительного царства, их собрали со всего земного шара. Мощные веллингтонии из Австралии возвышаются над гигантскими листьями банановых пальм, альпийская сосна бросает тень на нежное кружево японской мимозы, на фоне голубых елей тяжело качаются ослепительно белые восковые цветы магнолии. Акации, лавры, пирамидальные тополя и элегические кипарисы отражаются в тёмных зеркалах прудов, по бархатной воде плавают лебеди, поставив крылья парусами. Всё удивительно мощно, богато красками, щедро насыщено солнцем юга, источает хмельной запах, всюду с земли поднимаются к солнцу розы, лилии, канны и множество других цветов.

В шесть часов утра где-то, на окраине парка, начинает звонить колокол. Не торопясь, один за другим, в тишину падают назойливые удары – десять, тридцать; однажды я насчитал девяносто два удара, другой раз – семьдесят восемь. В колокол бьёт сутулый, волосатый старик с вывернутыми ногами, похожий на гнома, одетый в рубище. Смешно видеть, когда он, вечером, обходит парк с дрянным ружьём в руках, едва передвигая ноги, глядя в землю. С последним ударом колокола на дорожках парка являются девицы и бабы, – все из Орловской губернии, малорослые, скуластые, с маленькими глазами, очень похожие одна на другую. С лопатами, граблями и садовыми ножницами в красных лапах, они расходятся по парку группами, по три, по пяти, и начинают работать.

В шесть часов утра где-то, на окраине парка, начинает звонить колокол. Не торопясь, один за другим, в тишину падают назойливые удары – десять, тридцать; однажды я насчитал девяносто два удара, другой раз – семьдесят восемь. В колокол бьёт сутулый, волосатый старик с вывернутыми ногами, похожий на гнома, одетый в рубище. Смешно видеть, когда он, вечером, обходит парк с дрянным ружьём в руках, едва передвигая ноги, глядя в землю. С последним ударом колокола на дорожках парка являются девицы и бабы, – все из Орловской губернии, малорослые, скуластые, с маленькими глазами, очень похожие одна на другую. С лопатами, граблями и садовыми ножницами в красных лапах, они расходятся по парку группами, по три, по пяти, и начинают работать.

Милая тишина утра особенно целомудренна в этом дивном саду, где так умело собраны лучшие, наиболее красивые создания земли. Солнце юга, ещё не жаркое, ласково блестит на глянцевитой листве латаний, любовно освещает цветы и пёстрый гравий дорожек. Шумит море, точно орган вздыхает. Хочется услышать песню, какой-то торжественный гимн утру, солнцу, жизни. И вот, из-за маленькой рощи пальм раздаётся возглас контральто – неожиданно чужой всему, что видишь:

Три голоса стройно и дружно поют:

В мохнатых ветвях кедра порхают птицы, вспугнутые пением. Чавкают ножницы, обкусывая ветки роз, скрипят лопаты по гравию, шипит вода, вырываясь из шланга толстой серебряной струёй. В атласе зелени, среди ярких цветов, под ветвями редчайших растений копошатся серые фигуры женщин, девиц и плачет, всхлипывает странная панихидная песня:

Хор внушительно отпевает:

В голубой пустыне небесной парит коршун, ниже его мелькают ласточки; золотые цветы акации окружены пчёлами, осами, гудят ласковые струны, природа творит и ликует. Удивительно празднично всё вокруг, торжественное веселье наполняет парк, – это прекрасно чувствуют птицы, но это, видимо, недоступно женщинам, работающим в райском саду. Согнувшись у корней деревьев, расхаживая на четвереньках, как обезьяны, они точно заколдованы своей жалобной песней: