«» in Russian

Туман окутывал город, и из окна все предметы казались расплывчатыми, будто опущенными в сосуд с мыльной водой. А вдали чернели контуры домов, смутные, как призраки, охваченные чьими-то холодными мертвыми объятиями… Однотонное, бурое небо, такое же тоскливое, как и сегодняшний день, не обещало ничего в грядущем. И не хотелось жить, видя такое небо; не хотелось думать ни о чем радостном и светлом…

Провинциальная актриса Дунаева-Ростовская, волнуясь и нервничая, ходила по роскошному номеру первоклассной гостиницы, ежеминутно раскрывала маленькие часики и тревожно прислушивалась.

Иногда она подходила к письменному столику и в сотый раз читала лежавшую раскрытую телеграмму: «Je viendrai midi. Ton pere!»

Перед Дунаевой-Ростовской вставало прошлое, потонувшее в былых слезах, страшное своим холодом; вставала юность безрадостная, одинокая и мрачная, как лесная дорога осенью… И смутно, как во сне, длинной вереницей мелькали в этом прошлом чьи-то лица, когда-то дорогие, теперь – далекие и чуждые… И между ними хотелось вспомнить лицо отца, его выражение, особенный блеск серых, холодных глаз.

Прошло почти двадцать лет с того дня, когда Дунаева-Ростовская покинула родной город. Тогда она еще не была актрисой, не имела того крупного имени, как сейчас. Была только что окончившей гимназисткой, мечтавшей о подмостках, о которых и слышать не хотела семья.

Лидочка (а в семье ее звали «Люся») знала об этом и тайком бегала в городской театр, пряталась где-нибудь за колонну и жадно глотала глазами все, что происходило на сцене. А, придя домой, не моргнув глазом, лгала о том, что была она у подруги, что было очень весело и т. д…

Сначала верили, а затем стали подозревать и, наконец, уличили… Наступила полоса скандалов, угроз, чуть ли не насилия.

Особенно возмущалась и неистовствовала мачеха:

Мачеха знала, чем уколоть отца. Это был сухой и щепетильный чиновник губернского правления, педантичный и аккуратный, боявшийся больше всего, «что скажет княгиня Марья Алексевна»!

Мачеха знала, чем уколоть отца. Это был сухой и щепетильный чиновник губернского правления, педантичный и аккуратный, боявшийся больше всего, «что скажет княгиня Марья Алексевна»!

И он звал к себе Лидочку, запирался с ней в кабинете и по целым часам читал ей нотацию о том, что умная, интеллигентная девушка, из хорошей, чиновной семьи, не имеет права позорить свой род подобной профессией.

Он говорил:

– Допустим даже, что у тебя обнаружится талант… Вообразим, что ты станешь великой актрисой, ну, что ли… как Рашель или Комиссаржевская… Но, ведь, пока ты дойдешь до этого, – сколько горя… унижения… поруганного чувства и человека и женщины вынесешь ты, милая Люся!.. Да, когда и придет слава – будет ли она действительно той настоящей и почетной славой, из-за которой можно идти на заклание, из-за которой стоит все перенести?! Ну, я понимаю: слава писателя… слава художника! Она переживет их в их же творениях… А актеры…

Он ласково, насколько это ему удавалось, опускал свою руку на плечо дочери и продолжал:

– Где все эти Мочаловы, Каратыгины, Щепкины и так далее?!. Они живут только понаслышке, и не осталось после них ничего, чтобы кто-нибудь из нас мог беспристрастно определить: да правда ли, что они были так велики?!. Да не пересолили ли современники?!. Не покривили ли душой при оценке?!.

Люся слушала, падало у ней сердце, сомнения закрадывались в душу, и все действительно иногда казалось ей мишурой, сомнительным и призрачным счастьем…

Но когда отец выпускал ее из кабинета, и она уходила в свою комнату – ярко вспыхивали опять в ее возбужденном мозгу огни любимой рампы, слышались дивные голоса героев и героинь, рождались образы…

И снова жажда самой познать сладость подмостков овладевала девушкой.

В один зимний сезон, когда отец с мачехой увидели, что с Люсей ничего не поделаешь, и стали отпускать ее в театр – девушка ушла совсем из дома.

Случилось это как-то сразу, неожиданно, хотя бессознательно подготовлялось давно.

В драматической труппе, игравшей в этот сезон, был герой – любовник Корельский. Он сразу сделался кумиром публики, особенно дам и девиц. Все стремились с ним познакомиться, получить от него карточку, какой-нибудь сувенир…