«» in Russian

Нравственность – ни барство, не рабство, а родство! Но пока не будет последнего, будут два первых, будут в разных видах и барство, и рабство! Нравственность должна быть ни утверждением того и другого, то есть ницшеанством, ни отрицанием их, то есть анархизмом; она должна быть признанием родства. Только при отрицании родства «сострадание» делается «оскорблением». Во всяком случае, сострадание – принадлежность несовершеннолетия: когда не будет страдания, не будет нужды и в сострадании. Ницше же хочет оставить и даже увеличить страдание, а сострадание уничтожить, иначе сказать, – создать такой рай, обитателей которого (по их бесчувственности и безжалостности) не возмущали бы в их блаженстве страдания находящихся в аду; или же, вернее, он хотел создать такой ад, который лишил бы блаженства и самый рай.

Стараться понять вечно больного Ницше было бы бесплодною тратою времени, если бы увлечение ницшеанством не стало очень распространенным недугом. (Чтобы понять больную душу и больную думу Ницше) надо помнить, что автор «Происхождения трагедии», испорченный увлечением трагедией классической и французской, смотрел на жизнь, на историю как на сценическую игру и подыскивал в ней красивые позы, не подозревая, что наше время, как и все прошлое, есть все еще несовершеннолетие, и забывая, что несовершеннолетие не может и не должно быть вечным. Непостижимо, как он, толкуя о «школе страдания», не догадывался, что он говорит [не о целой жизни во всех ее возможностях, а только] о несовершеннолетии. [Не допуская иного порядка вещей, кроме свойственного этому периоду жизни, он поневоле мирится с ним и] из перенесения страданий создает эффектную картину, любуется ею сам и других приглашает к тому же. Говорить о вреде сострадания после Дарвина и Клеманс де Ройе как о новости, простительно было только потому, что сам Ницше жил благодаря состраданию. Вечный трагедиант и комедиант, он не замечает, что не одно и то же – бояться страдания (бояться быть раненым, убитым) и желать страдания (желать быть раненым, убитым), желать себе слабости, немощи, то есть страдания.

Стараться понять вечно больного Ницше было бы бесплодною тратою времени, если бы увлечение ницшеанством не стало очень распространенным недугом. (Чтобы понять больную душу и больную думу Ницше) надо помнить, что автор «Происхождения трагедии», испорченный увлечением трагедией классической и французской, смотрел на жизнь, на историю как на сценическую игру и подыскивал в ней красивые позы, не подозревая, что наше время, как и все прошлое, есть все еще несовершеннолетие, и забывая, что несовершеннолетие не может и не должно быть вечным. Непостижимо, как он, толкуя о «школе страдания», не догадывался, что он говорит [не о целой жизни во всех ее возможностях, а только] о несовершеннолетии. [Не допуская иного порядка вещей, кроме свойственного этому периоду жизни, он поневоле мирится с ним и] из перенесения страданий создает эффектную картину, любуется ею сам и других приглашает к тому же. Говорить о вреде сострадания после Дарвина и Клеманс де Ройе как о новости, простительно было только потому, что сам Ницше жил благодаря состраданию. Вечный трагедиант и комедиант, он не замечает, что не одно и то же – бояться страдания (бояться быть раненым, убитым) и желать страдания (желать быть раненым, убитым), желать себе слабости, немощи, то есть страдания.