«» in Russian

… Проснувшись, Ванька запустил обе руки в свои волнистые, русые вихры, прилежно почесался, и круглая рожа его расплылась в широкую сияющую улыбку. Его щёки, приподнятые улыбкой кверху, округлились, как два румяные яблока, около голубых глаз собрались лучистые складки, и умильно прищуренные глаза, сверкая из двух узких щёлочек, осветили всю его молодую жилистую фигуру светом гордости и счастья…

Вышел в люди!

Третьего дня Ванька, придя из деревни, порядился в подмастерья к маляру Филимонову, у которого раньше прожил четыре лета в учениках, – порядился за целые тридцать рублей в лето!

Вчера он получил треть денег в задаток, шесть рублей отослал домой, купил за рубль восемь гривен гармонию, – потому что как же можно мастеровому человеку без гармонии жить? – купил жилетку за три четвертака, а остальные деньги обрёк на «прогул». Сегодня – праздник, и Ванька намерен должным образом отпраздновать своё повышение.

Он вскочил с нар и стал обувать сапоги. Вчера вечером он их смачно намазал дёгтем, и теперь от них идёт этакий задорный запах, от которого даже в носу щиплет; они стали мягкие, лёгкие и чуть ли не сами собой вскочили Ваньке на ноги. Обувшись, он взглянул на нары, где в разнообразных позах раскинулось шесть тел, а в самом углу, свернувшись в калачик, спал ученик Гришка, отбывавший второй год ученья. Ванька сделал строгое лицо и, подойдя к нему, дёрнул его за ногу.

– Ты, дьяволёнок! Дрыхни!

– А? – сонно спросил Гришка.

– Счас… – пообещал Гришка и, поджав ногу, заснул. Новый подмастерье ещё строже сдвинул брови и опять протянул руку к ноге ученика… Но вдруг смешливо фыркнул, махнул рукой и пошёл в угол мастерской. Там над грязной лоханью висел глиняный умывальник, похожий на человеческую голову, повешенную за уши. Воды в нём было много, и Ванька, с удовольствием фыркая и отдуваясь, полными пригоршнями стал плескать её себе на лицо. Потом он отпер свой сундучишко, стоявший под нарами, достал оттуда рушник, новую ситцевую рубаху, жилет и гармонию, вытер лицо и руки, причесался, надел рубаху, жилет и захотел узнать – каково он теперь выглядит? Но зеркала у него не было. Это обстоятельство заставило Ваньку несколько секунд задумчиво простоять среди мастерской, после чего он нашёлся – вышел в сени и там, открыв кадку с водой, насладился отражением своей круглой довольной рожи. Оказалось, что нужно ещё раз причесаться. Он исполнил это и снова задумался – что же теперь делать? Идти в трактир? Но ещё рано, и трактиры по случаю праздника должны быть заперты… Он сел на лавку под окном и посмотрел на двор.

– Счас… – пообещал Гришка и, поджав ногу, заснул. Новый подмастерье ещё строже сдвинул брови и опять протянул руку к ноге ученика… Но вдруг смешливо фыркнул, махнул рукой и пошёл в угол мастерской. Там над грязной лоханью висел глиняный умывальник, похожий на человеческую голову, повешенную за уши. Воды в нём было много, и Ванька, с удовольствием фыркая и отдуваясь, полными пригоршнями стал плескать её себе на лицо. Потом он отпер свой сундучишко, стоявший под нарами, достал оттуда рушник, новую ситцевую рубаху, жилет и гармонию, вытер лицо и руки, причесался, надел рубаху, жилет и захотел узнать – каково он теперь выглядит? Но зеркала у него не было. Это обстоятельство заставило Ваньку несколько секунд задумчиво простоять среди мастерской, после чего он нашёлся – вышел в сени и там, открыв кадку с водой, насладился отражением своей круглой довольной рожи. Оказалось, что нужно ещё раз причесаться. Он исполнил это и снова задумался – что же теперь делать? Идти в трактир? Но ещё рано, и трактиры по случаю праздника должны быть заперты… Он сел на лавку под окном и посмотрел на двор.

Двор был грязный, сплошь заваленный всяким хламом, но всё это было облагорожено ярким блеском весеннего солнца, и оно настоятельно поманило Ваньку вон из низкой комнаты с серыми от сырости стенами, вон – на воздух и на свет. Он взял подмышку гармонию, надел картуз и вышел из мастерской, решив дождаться у ворот, когда проснутся товарищи, и вместе с ними идти пить чай…

Степенно усевшись на лавке у ворот, Ванька положил гармонию себе на колени, а она при этом как-то просительно пискнула, точно говорила:

– Поиграй!

У Ваньки не нашлось резона отказать гармонике в её желании, – в нём широкой волной переливалось доброе и живое чувство радости, охота заиграть и запеть на всю улицу; он взял гармонику в руки и бойко извлёк из неё переливчатый аккорд.

Хорошо!

Он улыбнулся задорным звукам и, перебирая пальцами по клавишам, вполголоса стал подпевать:

– Фармазон! – раздался резкий возглас. – Обедня ещё идёт, а ты уже дьявола тешишь…

Экий бусурман некрещёный!

Это ругалась стряпка Тимофеевна, высунув красное толстое лицо из окна над головой Ваньки.

В другое время он сцепился бы с Тимофеевной зуб за зуб, но сегодня у него не было такого желания, хотя эта баба много горьких обид нанесла ему в ту пору, когда он был ещё учеником.